Покажи мне Бостонское небо - Страница 20

– Ты ведешь себя так, будто ничего и не случилось. Как обычно.
– Все, что стряслось между нами наверху, также ничего не значит, если, конечно, вы не извлекли урока из этой маленькой трагедии. Поймите, Аннет. Я не совершаю лишних действий, не говорю о том, что несущественно. Скажите честно, дорогая моя, вы же не почувствовали боли?
– Нет.
– Ваш мозг продуцировал столько эндорфинов, что по силе своего действия они превосходили любой опиат. То был не акт жестокости. Скорее, демонстрация того, как обычные вещи становятся неизвестными, необъяснимыми. Если вам делают больно, вы это чувствуете. Но не в этом случае. Все меняется местами, если нажать на правильную кнопку.
– Ты нажал. Но скажи, почему ты избираешь именно такие методы?
– Это противоречит всему, что нам известно о гуманности, природной тяге человека обучаться лишь на своих ошибках. Вы, Аннет…

Но Эйс не успел договорить, так как в этот момент, под звуки осыпающего стекла, в гостиную влетел небольшой сверток, на котором была наклеена записка. Эван спокойно поднялся с кресла, выключил музыку и замер, смотря то на дверь, то на окно, вслушиваясь в каждый шорох. Аннет смотрела на него, но не шевелилась, стараясь вести себя как можно тише.
– Подобные выходки не в состоянии вывести меня из равновесия, но настал тот час, когда хулиган должен быть наказан. Судя по форме свертка, в нем мы обнаружим колоду карт. А записка на оберточной бумаге, скорее всего, напомнит нам, что игра по-прежнему продолжается. Взгляните, Аннет.

«Мой старый друг. На «флопе» ты был отвратителен. Я знаю, где ты живешь. Думаю, полицию тоже заинтересует данная информация».
– Ты был прав. Колода.
– И что же в ней необычного, Аннет?

Девушка отсчитывала карту за картой, пока не наткнулась на изображение бубновой дамы. Лицо Аннет.
– Сколько тщеславия в его действиях, дорогая моя. Он не поленился нанести ваше изображение на одну из карт, пытаясь на что-то намекнуть. Но в этом нет смысла. Равно как и в угрозах. В полицию он не пойдет. Все это – жалкая попытка расшевелить нас, выманить из укрытия. Думаю, пора дать объявление.

5 января, 1974 год. Бостон.

Неприветливое бостонское утро встретило Эвана и Аннет все тем же нескончаемым снегопадом. Крупные хлопья ложились на голову и плечи, оставляя после себя мокрые напоминания о скоротечности собственного превосходства.
Перекрикивая порывистый ветер, уносивший с собой практически любую информацию, Эйс обратился к своей спутнице:
– Знаете, Аннет, у народа Туантинсуйу существовала своя счетная система, называвшаяся кипу, которая физически представляла собой веревочные сплетения и узелки. При детальном рассмотрении можно обнаружить, что в узелках заложен некий код, более всего похожий на двоичную систему счисления. Поразительно, но современный интеллект, со всеми его возможностями и достижениями – ничто в сравнении с открытиями, состоявшимися сотни лет назад. Безысходность. Вот, что толкает науку вперед. Типичное бессилие, жажда упростить существование, придать ему аморфный вид. Скоро люди перестанут выходить из своих домов, потому что все необходимое будет под рукой. Тогда этот мир станет спокойным и безопасным лагерем, в котором не окажется места настоящим тревогам, переживаниям. Мы лишимся искусства. Мы станем сиротами, Аннет.
– А как же высадка на луну? Это, по-твоему, ничего не стоит? Или изобретение двигателя, самолета, сомневаюсь, что аэродинамика как наука настолько уж беспомощна.
– Это заблуждение, дорогая моя. Все, о чем вы говорите, касается лишь способов передвижения. Поиск такого источника энергии, за который не придется отдать целое состояние, но который позволит переместиться в пространстве на любое расстояние, независимо от того, что находится под ногами. Сама идея – побороть невозможность. И человек понимает, что в этой гонке – он в хвосте пелотона. Так зачем вырываться вперед, когда можно спокойно двигаться в аэродинамической «тени»? Выигрыш в энергии сравнительно больше, если брать в расчет горючее, ради которого мы срываем спины на заводах, в пиццериях и офисах.
– Но…
– Но жажда быть лидером эволюционирует. Отныне человеку недостаточно просто разорвать дистанцию, теперь же необходимо сделать это феерично, с блеском и салютом. Реальная дорога превратилась в импровизированную ковровую дорожку, на которой мы хвастаем нашим мнимым престижем. Тебе известно имя – Джек Керуак?
– Да, это какой-то писатель. Читала несколько негативных отзывов о его работах. «В дороге», кажется. – Вьюга тем временем немного поутихла, и ровная белая стена являлась единственной преградой на пути в отделение «Дэйли оффис».
– «Какой-то писатель» и человек, с которым мы познакомились во время одного из его путешествий по стране, Аннет. Для него дорога являлась символом самой жизни. В его мире она уводила Джека от смерти в городской черте – от работы, школы, брака. Но также она увела его и от духовной бедности, в своих странствиях он воспылал метафизической любовью к движению, ко всему сущему. Во время нашей встречи он постоянно рассказывал о том, как познакомился со своим другом Нилом Кэссиди. Последний, проведший всю сознательную жизнь в сборе подачек и угоне автомобилей, хотел научиться писать, как Джек, а сам господин Керуак хотел научиться жить. Сравните высоту, на которой находятся устремления тех или иных людей, с недосягаемым полетом мечтаний двух простых ребят, взявшихся за поручень божественного автобуса. И те, кто не может разглядеть «свободу» в неугасаемом желании идти вперед, пытаются нивелировать заслуги автора, воткнуть огромный нож в исполосованную опытом спину. Джон Чиарди, родившийся здесь, в Бостоне, закончивший Массачусетский университет, написал однажды: «Простите, мальчики: я нахожу все это выпендрёжем без вдохновения». Он умирал медленно, черпая пресловутое вдохновение из последних мгновений, отведенных мною в том самом подвале, где распрощался с жизнью Роберт Олсэн.