Аннет немного приподнялась и поправила подушки так, чтобы она могла откинуться на них и вести беседу в сидячем положении. Сознание по-прежнему выдавало картинки из подвала: выдыхающего напоследок Роберта Олсэна, Эулалио, маленького мальчика, собирающего по частям некогда живого человека. Ее поразило то хладнокровие, с которым Лали управлялся со своей работой. Это не нужда в деньгах. Здесь должно быть что-то другое. Например, Эйс, который смог стать для мальчишки кем-то вроде кумира. Не просто работодатель, а образец, эталон мужчины, которым, возможно, хочет стать Эулалио. Все началось с малого – смерти матери, работавшей проституткой. Затем уборка залитого кровью помещения. У этого одиозного образовательного представления, вероятно, существует еще несколько ступеней, по которым Эван и поведет Лали. По которым он ведет и Аннет. – Несколько часов назад я была вполне искренна в своих неуклюжих попытках тебя задеть. Извини за тот срыв, но ты должен понимать… – Я все прекрасно… – Пожалуйста. Не перебивай, Эван. – Аннет наблюдала за реакцией собеседника. Лицо Эйса искривила ухмылка. – Не перегибайте палку, моя дорогая. А если пытаетесь давить – делайте это уверенно, до последнего. Вы осмелились заткнуть меня, но сделали это так, будто выпросили милостыню. Даже сейчас, пока я говорю, вы открываете рот в надежде вставить хоть слово, услышав мой совет об «абсолютном прессинге». Но этого не будет. Потому что вы боитесь. – Я не боюсь. - Ложь. – Я не боюсь! – Аннет закричала во все горло, ударив кулаками по кровати и вперив свой обезумевший взгляд в глаза Эвана. – Хватит обращаться со мной так, будто я и не жила все эти годы, будто я ничего не значу для тебя! Думаешь, я не понимаю, почему ты спас меня? – Так проясните ситуацию, Аннет, смелее. – Улыбка на лице Эвана становилась все шире. – Ты меня любишь! И я тебя не убеждаю. Это факт! Зачем спасать человека, если он для тебя ничего не значит? – Чтобы продолжить игру, затеянную Попутчиком. – Зачем ты отодвинул в сторону Джейсона, тогда, в детстве? И сам же искал со мной общения? – Поиск новизны, нетривиальных ощущений, отличных от тех, что я получал, изображая мертвецов, или стоя на крышах высотных зданий. – А поцелуи? К чему они? – Универсальное средство, позволяющее выразить свою благодарность. Восторг. Ничто не передает тепло так, как поцелуй. «Физическое спасибо». – Пошел ты, Эван… – Аннет соскочила с кровати, но Эйс схватил ее за руку и дернул так, что девушка упала обратно. – Никогда, – спокойно начал Эван, – я повторяю – никогда больше не произноси подобную фразу в мой адрес. – Он достал небольшой складной нож, другой рукой взял девушку за горло, прижал к подушкам, а сам сел верхом. – Меня возбуждает твой гнев и доводит до отчаяния. Запомни: не оставляя выбора мне – ты не оставляешь его и себе. – Рукой, в которой был зажат нож, Эйс задрал сорочку Аннет и медленно повел лезвием по бедру. – Не кричи, это не так больно, как кажется. Чувствуешь, как кровь стекает по твоей коже? Запомни это ощущение. Запомни, почему все так произошло. Теперь я вряд ли найду оправдание пред Господом.
Эйс медленно встал и, проведя рукой по окровавленному бедру, отправился в ванную. Аннет, пытаясь прийти в себя, зажала порез простынями. Впервые Эван обратился к девушке на «ты», когда та сидела со скованными руками около дома Лонгфелло, в Портленде. И вот сейчас. Даже к таким людям можно найти подход. Эйс вышел из ванной комнаты и, молча, покинул спальню. Аннет же собрала все постельное белье и бросила в корзину, направившись туда, где только что был ее «учитель». Мысль об уязвимости такого перфекциониста, как Эван, перемешивалась с гневом и обидой, бессилием и жаждой мести. Аннет прекрасно понимала, что не в состоянии противостоять такому человеку, как Эйс. Но расчетливый и безупречный Эйс – это не Эван, который тоже что-то чувствует. Скорее всего, она попала прямо в цель, сказав, что он ее любит. Либо ошиблась настолько, что привела его в бешенство. Лежа в ванной, Аннет услышала звуки скрипки и фортепиано, доносящиеся с первого этажа. Эйс вновь включил одно из своих любимейших произведений. Когда девушка взглянула на свое бедро, она была удивлена, ведь длина пореза составляла не более полутора сантиметров. Маленькая красная полоска, которой нет никакого оправдания. Никакой логики. Продукт импульсивности, необдуманного поворота в общении с человеком, для которого убийство – заповедь, а не грех. Но даже в тот момент, когда он был разъярен, его рука не давала сбоя, голос оставался твердым и уверенным. А ее шею Эван сжимал так, что девушка не могла пошевелиться, но при этом не задыхалась. Тотальный контроль.
Около часа Аннет не решалась спуститься вниз. Она поменяла постельное белье, протерла пыль, тонким слоем покрывшую мебель и пол просторной спальни, замочила окровавленные простыни, которые, скорее всего, так и будут алыми пятнами напоминать о случившемся. Но вечно просидеть в заточении Аннет не могла, потому и спустилась. Эйс сидел в гостиной, в своем кресле, а на подлокотнике стоял небольшой поднос со шприцом, жгутом и прозрачным пузырьком без этикетки. Аннет бросилась к Эвану, но тот лишь приоткрыл глаза и прижал указательный палец к кончику носа, призывая тем самым девушку не паниковать. Расслабленным голосом он пояснил: – Это – морфий, дорогая моя. Я всего лишь снимаю болевые ощущения. Не волнуйтесь. – Но… что у тебя болит? – Это не имеет значения, Аннет. Присаживайтесь в кресло напротив. Послушайте, как Густав Майер смог перенести свои переживания на партитуры, материализовать тревогу. Его квартет играет божественно.