Покажи мне Бостонское небо - Страница 23

- Аннет, что вам известно об аффективном состоянии?
– Практически ничего, а почему ты интересуешься?
– Я поспешу вас успокоить, заверив в том, что мне многое известно об этом явлении. И мой интерес носит далеко не познавательный характер. – Эван сделал небольшую паузу. Немой сигнал, посланный Аннет и означающий, что ей нужно сконцентрировать все свое внимание на последующих словах Эйса. – Вы смотрели в окно так, словно узрели что-то ужасное. Нечто основательно напугавшее вас. Я – человек, которому известно, через что вам довелось пройти. И знаю – лишь немногое в состоянии свести с ума человека, прошедшего закалку в нескольких кругах ада.

Но ни вы, ни кто-либо другой, не в силах приказать вашему мозгу вести себя соосно восприятию. Пусть вы чувствуете себя замечательно, но это не признак абсолютного здравия вашей нервной системы, получившей достаточное количество потрясений в завихрениях предшествовавших событий. Скажите мне, что вы видели, стоя в коридоре «Дэйли оффис»?
– Я правда…
– Аннет. Не лгите мне.

В том, что девушка видела из окна редакции, не было ничего особенного. Но ощущение, когда ты понимаешь, что медленно теряешь рассудок – заставляет остановиться на секунду и подумать: стоит ли знать кому-то о твоих проблемах? Во всем мире не осталось человека, с которым Аннет могла бы обсудить увиденное. За исключением учителя, методично расставляющего пешки на игровой доске ее жизни, жизни Эулалио, Попутчика. Эйс прав, врать не стоит. Да и не удастся, ибо мужчина в черном пальто, уверенно шагающий слева от нее – феномен проницательности. Каждый обрывок памяти воспылал в сознании девушки и пеплом обрушился на чувства, сжавшиеся в один прочный ком недоверия ко всему происходящему. Стена превратилась в занавес, который в любую секунду поднимут и начнут свое представление. После чего останется лишь наблюдать за убийственным действом.
– Когда ты в первый раз зашел в кабинет Оттиса, я бродила по коридору и рассматривала газетные передовицы, четыре из которых были посвящены Бостонскому Душителю. Я смотрела на эти слова, а в голове мелькали твои речи о том, как ты боролся с бездарями, будучи студентом Бостонского университета. Как ты наказывал каждого, кто посягал на имущество твоей матери. Я даже находила оправдание твоим действиям, понимаешь? Ты так легко рассуждал о горах трупов, павших по собственной глупости перед твоей жаждой мирового порядка, равновесия. Но потом выясняется, что Альберт Де Сальво – всего лишь жалкий трус, который боялся потерять жену из-за небольшой оплошности. Весь его приговор – продукт чистосердечного признания.

Аннет замолчала.
– Продолжайте, дорогая моя, я слушаю вас.
– Слушаешь… ты же сам меня учил не верить в подобные совпадения! – Девушка поняла, что повысила тон, а в разговоре с Эйсом – это опасный ход, и продолжила, слегка понизив голос. – Теперь же мне кажется, что ты – жалкий насильник, убийца, который получает удовольствие от всего, что противозаконно. Твои связи с банкирами, которые помимо огромной прибыли, нуждаются в сверходаренном бухгалтере, отмывающим колоссальные суммы, Роберт Олсэн, оказавшийся всего лишь жертвой неудачного стечения обстоятельств. Студенты, всего-навсего отличившиеся низкой успеваемостью. Но женщины, Эван, женщины не могли…женщины…
– Остановитесь, Аннет. Возьмите меня за руку.

Но этих слов девушка услышать не могла. Аннет рухнула на снег без сознания, пытаясь выдавить из себя: «Насильник».

Бухта Савин Хилл. Место, где Аннет проводила когда-то скоротечные вечера в компании Эвана. Им нравилось наблюдать за тем, как солнце утопало в океане, но не потому что это красиво. «Закат, равно как и восход, – одно из немногих чудес, которое не зависит от человека. От всего того вымысла, что пачкает первозданную идиллию, Аннет. В заходе солнца нет ничего прекрасного, но я никогда не смогу сказать, что устал от этого. Необратимость учит великому смирению. Пониманию, что уродство окружения – в мелочах. В его трагичном коллапсе, рожденном в перманентном углублении к эпицентру генезиса реальности».
Аннет могла часами рассматривать рисунки, которые приносил Эван. Некоторые казались ей мрачными, но все же вызывали восторг, ибо нарисованы были настолько реалистично, что у впечатлений не оставалось выбора.
– Почему ты здесь?
– Прости?
– Я хочу сказать, что мы с тобой совершенно разные, – она говорила это и прятала переживания в камнях, которые бросала в воду, наблюдая за расползающимися кругами, – ты чрезвычайно умен, талантлив. Почему ты со мной возишься?
– А ты знаешь, что будет, если поставить два зеркала друг напротив друга?
– Мммм…нет.
– Они будут отражаться до бесконечности. И это не имеет ни конца, ни смысла, понимаешь? Два совершенно одинаковых человека никогда не смогут стать чем-то единым, также как и две положительно заряженных частицы, которые будут отталкиваться до тех пор, пока электрон не обратит на себя одну из них.
– Наверное, ты прав.
У него всегда находилось объяснение. Его умение «сказать вовремя» нельзя было оценить.
Но однажды он не появился.
И солнце проводило Аннет домой, подготавливая ее к чему-то большему, словно намекая: «Только я не меняю курс».

Непрошенным гостем в сознание ворвалась мягкая мелодия Клода Дебюсси. Аннет немного подташнивало, и голова раскалывалась буквально от каждого шороха. Но музыка, охватившая пространство, не вызывала раздражения, скорее, сглаживала неприятные ощущения, вызванные потерей сознания.